Собрались как-то министры посчитать бюджет. И велено им было так насчитать,
чтобы доходов оказалось больше, чем расходов. А это было ой, как не просто.
Оно, конечно, и не особо сложно, потому как в тот год нефть задорого брали,
а от нее, родимой, у нас и проистекают все доходы-то. Но и расходов ждали немалых,
а все оттого, что в Питер ждали большую восьмерку с ихними империалистическими
аппетитами. Хотели-то Олимпиаду в Москву, а получилось саммит в Питер.
Ну, уселись, значит министры поудобнее, водички попили. К ноутбукам-то, которые
перед ними на столах расставлены, никто в тот раз и не прикасался, чтобы ненароком
какая-нибудь цифирь вместо заставки не выскочила. А то в этом бюджете столько
цифири – если всю смотреть, инвалидом станешь.
Самый главный-то министр прокашлялся и говорит, что, так, мол, и так, расходы
растут, и надо, значит, доходы увеличивать. Так что, говорит, раньше наш бюджет
был, как у города Нью-Йорка, а теперь как у Нью-Йорка, Нью-Дели, Иокогамы, Мехико-Сити
и Урюпинска вместе взятых. Потому что мы, говорит, великая страна.
Ну, все, конечно, согласились. Тут бы голосовать, да и делу конец. Но главный
вдруг вспомнил, что надо еще ВВП удвоить и подмигнул министру с портфелем. А
тот в ответ, мол, вы считать-то умеете? Очень смутились министры от таких слов.
И главный не знал, что ответить. Поурчал маленько, погудел себе под нос что-то,
прокашлялся, и говорит, что, мол, ну вы там все равно давайте работайте в правильном
направлении. Это сейчас, говорит, самое важное.
«Это, батенька, архиважно!» — решительно заявил правительственный попугай,
который вообще-то был продуктом скрещивания попки с хамелеоном, и потому умел
не только говорить цитатами, но и менять колер сообразно случаю. Сейчас он был
розовым, как виды главного министра на бюджетное будущее.
И снова был шанс замять бюджетный процесс на оптимистической ноте. Но министр
с портфелем опять завелся. А что, говорит, конкретно, самое важное? Что для
нас наиважнейшее?
Ну, от таких вопросов кто угодно под лавку забьется. У министров, правда, лавки
не нашлось, так они головы в плечи повтягивали, так что палачу не подступись.
И тишина.
А тут попугай встрял. Не громко так, себе под клюв, исключительно для продолжения
разговора. Но в тишине-то было слыхать. «Важнейшим из искусств для нас является
кино», — рассудительно промямлил продукт селекции, бронзовея от собственной
важности.
Ох, как тут возмутились министры. Ну, нет, — говорит один, которого аж перекосило,
как он про важность кино услыхал при дележке бюджета-то. Нет, — говорит, — кина
не будет, кинщик с культурой судиться убег. И ваще, — говорит, — мы учения в
счет следующего года проводим. А на стратегическом бомбардировщике, это, между
прочим, подороже, чем на такси. Так что, — говорит, — неплохо бы нам вот эту
смету обналичить.
Ага, смета у него, — отвечает другой. — Хорошо ему со сметой-то. А у нас, —
говорит, — в сельском хозяйстве, только доход какой никакой заработаем, так
тут же, как корова языком слизала.
Эка, хорошо сказал-то. Прокурор со Счетной Палатой, конечно, не заметили, но
страна оценила честность признания. А попугай, который был продуктом селекции,
впредь, как при нем спрашивали «Где деньги?», всегда отвечал про корову, слизавшую
их языком.
Короче, завелись маленько министры-то. И только главный сохранил спокойствие
и невозмутимость. Вот что значит политический опыт! Ну вы тут, — говорит главный-то,
— зря не распаляйтесь. Потому что денег все равно нет и не будет. Вон министр
на сундуках за каждую монету удавится. Так что нам и в этом-то году еще надо
подумать, как расплатиться. А то, сами знаете…
«Знаем! Знаем!» — радостно закричал продукт селекции, бледно-зеленый, как доллар.
А надо сказать, что министры всякий раз собирались бюджет посчитать в тот самый
день, когда прежние министры дефолт объявили. То ли это кто нарочно так придумал,
то ли просто само сложилось («Так исторически сложилось», — пояснял журналистам
меняющий окрас комментатор), а только как министрам надо про бюджет говорить,
так по телевизору дефолт поминают.
А тут еще Кремль возьми, да скажи, что, мол, министров менять не буду, а буду
тех, что есть, заставлять работать. А с кремлевской-то конспирацией это может
значить, что вот-вот всех прогонят. Так что министры, понятное дело, переживали,
как на футболе. И потому намек главного поняли. И сразу успокоились. Даже министр
с портфелем, и тот больше не встревал. А наоборот, самолично пошел к журналистам
объяснять, как это может быть, что и зарплаты поднимутся, и цены при том не
будут расти. «Гений, парадоксов друг» — категорично подытожил продукт селекции.