Однажды президент одной очень европейской страны собрал свое правительство и спросил, отчего это вдруг оппозиция распоясалась. А надо сказать, что как раз накануне ночью какие-то люди, да не люди даже, а так, кучка отщепенцев, не боле пары миллионов человек, стояли вдоль главной трассы с факелами. И местная дорожная полиция – там она называлась ДАИ – не разгоняла хулиганов, а даже наоборот, радостно бибикала, проезжая мимо.

— Вот ты мне скажи, Мыкола, — президент обращался к своим министрам по-русски, и только имена произносил на родном языке, — за шо мы платим гроши этим даишникам, ежели они каких-то провокаторов по хатам разогнать не хочуть?

— Ну дык, — министр внутренних дел почесал под фуражкой, — платим за то, шо они кажуть, куды ехать. И шобы, значить, с машин с нашими номерами штрафы не брали, потому как за нас из бюджета оплочено.

— Ага, — многозначительно молвил президент очень европейской страны, а стенографистка записала в протокол: «Информация министра внутренних дел принята к сведению». — А хто мене скажеть, чегой-то это вдруг оппозиция факелы палила? Раньше-то не палила, а теперь вот осмелела.

— Дык, то ж проще пареной брюквы, — вмешался министр экономики. Вообще-то он хотел сказать про пареную репу, но этот корнеплод уж неделю, как попал в список русских влияний, а министр старательно увертывался от руки Москвы, то и дело хватавшей за язык даже самых патриотичных политиков. — Раньше-то оппозиция кумекала, шо под усей Украиной припрятано дюже мощное тайное хранилище русского газа. Да шо оппозиция, усе так кумекали. Вот и боялись с открытым огнем-то на улицу вылазить, шоб, значить, не рвануло. А как прознали, что хранилище-то есть, да тильки газу нема, так и осмелели, палят, не шукаюца.

— Ну, вот всегда ты влезешь со своим газом, — раздраженно наморщился президент. — О газе вообще можешь забыть. Иди вон лучше помоги премьерше подымать урожайность в центнерах на круг. А мы тут пока сами как-нето крайнего найдем и отшлепаем.

В крайние не рвался никто из участников совещания, а потому повисла тишина настолько мертвая, что было слышно, как под президентским столом слегка фонит микрофон прослушки. Тишину прервал президент:

— Крайними будут даишники, — эти слова были встречены десятком облегченных выдохов. И, конечно, никто не стал придираться по мотивам, то есть, никто не спросил, почему же это именно даишники назначаются крайними. Только министр внутренних дел по-деловому уточнил: «Расстрелять или посадить?»

— Вот только давай, Мыкола, без фанатизма, — попросил президент. — Нам с тобой еще в Европу вступать, а туда даже турок не принимают. Ты вообще что-нибудь слыхал о правах человека?

— Конечно, слыхал, — обиделся Мыкола. — Я сам инспектором на дороге начинал. Права есть документ установленного образца, выданный уполномоченным на то органом с целью подтверждения права гражданина на управление автотранспортным средством.

— Вот именно, — тяжело вздохнул президент, а стенографистка записала в протокол: «Министр внутренних дел предоставил исчерпывающую информацию о правах человека. Информация министра внутренних дел принята к сведению». — Тебе бы на майдане о правах рассуждать. В общем, не стрелять и не сажать, а просто распустить.

— Так ведь найдутся граждане, которые в суд на нас подадут, — робко заметил министр юстиции.

— А он прав, — сообразил президент («Президент согласился с прогнозом министра юстиции» — записала стенографистка). — Шурик, напомни мне на той неделе суды тоже распустить. Или хотя бы запретить говорить в судах по-русски.

Руководитель аппарата вытянулся и кивнул всем телом. И только министр юстиции не унимался.

— Простите, шеф, — пропищал он, поправляя очки, — А кто же тогда будет регулировать движение? Только светофоры?

— Ну, ты чудак на ту же букву, что Москва, — развеселился президент. — Да ты, я гляжу, так и не понял, куда я клоню. Ты шо, и вправду решил, что я даишников за вчерашнее распускаю? Да харч я метал на твою оппозицию с ее зажигалками. Все дело как раз-таки в светофорах. Достали меня эти красные и зеленые. То им не так, другое не этак. Одним социальные гарантии подавай, другим природу береги, мать нашу. Мало мне голубых шахтеров, так еще красные и зеленые клюют. Но я не позволю, чтобы красные и зеленые указывали мне направление движения. Я тут сам усе решаю. Так шо мы тут покумекали, и я порешил снести со светофоров красные и зеленые крайности. Нехай останутся оранжевые мигалки. О це будэ дило.

— А даишники-то причем? — министр юстиции так и не осознал всей прелести революционной стратегии.

— А ты шо, веришь, шо они тебе гимну споють, ежели ты светофоры порубаешь? Да они ж зараз врубят усе свои сирены и завоють: «Геть! Геть!» Так шо сперва мы даишников распустим, а потом устроим страну оранжевых мигалок. И глазу прелесть, и Украине польза.

Эти слова президент одной очень европейской страны произнес так назидательно, как когда-то в третьем классе прочитал вслух мораль из басни Крылова, за что получил пятерку от прослезившейся училки. Говорят, что знаменитый президентский портрет, который висит во всех кабинетах и напечатан в учебниках истории, был сделан фотографом именно в эту секунду.