— Куда ты меня завел, Сусанин, твою… Третий час ползем по каким-то болотам.
Обещал, что скрытно подберемся к даче бывшего премьера, которая на рынке стоит
в сто раз дороже, чем по бумажкам, а сам затащил меня в какую-то глухомань.
Тут не то, что премьеры – тут даже вице-мэры жить не станут. Нет, Евсеич, давай
поползем обратно, ко мне в прокуратуру.
— Ты не жужжи, ты потерпи маленько, Владимир Ильич. Еще пару верст ползком,
и упремся в забор, а за забором участок. Его по бумажкам купили по триста за
сотку, а на рынке эта земелька стоит по полсотни штук. Точно знаю. Сам приценивался.
Закосил под пакистанского студента, и приценился. Ты же знаешь, у нас, что не
по карману русским олигархам, то покупают пакистанские студенты. Ну, давай,
поднатужься, поползи еще маленько, тут уже рукой подать.
Две бесформенные тени, смешно барахтаясь, старательно гребли в болотной жиже.
За соседней рощицей всходило осеннее солнышко, но на болотах была еще темень,
поэтому никто не мог заметить, как пара почти не различимых пятен двигалась
к своей цели. Через полчаса, однако же, одна тень перестала дергать ножками,
занырнула в болото с головой и, пустив пару пузырей, всплыла совершенно утомленная.
— Нет, Евсеич, больше не могу. Да ты глумишься надо мной! И чего это я только
согласился с тобой на место отправиться, да еще скрытно? Надо было вызвать этого
бывшего премьера в прокуратуру, и там спокойно допросить. То есть, это мы бы
с тобой спокойно, а он-то бы как раз подергался. Мы бы ему повестку послали,
и по телевизору бы выступили, так сказать, гласно пригласили бы для собеседования
об особенностях дачной архитектуры.
— Да разве ж он пришел бы? Нет, Владимир Ильич, чтобы рыбка с крючка не соскочила,
конспирация нужна. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я же этот вопрос специально
изучал, даже книжку написал, про подземелья Лубянки.
— Конспирация, конспирация… Я же не против конспирации. Только зачем же самим-то
по болотам ползать? Вот ты, Евсеич, журналист…
— Ну, не совсем, — смущенно заржал Евсеич. — Я такой же журналист, как ты прокурор.
— Да я же не к тому, — обиделся Ильич. — Ты к словам-то не цепляйся, ты тут
не на ток-шоу у Соловьева. Я говорю, ты вот с журналистами работаешь, ну, по
легенде-то. Так вот и придумал бы конспирацию с журналистами. Нажал бы на Лобкова,
чтобы он подговорился к бывшему премьеру, мол, приедем к тебе, Михалыч, деревья
какие-нибудь там китайские или эскимосские сажать, и сымем все енто дело для
телепередачи про растительную жизнь. Ну, а мы с тобой нарядились бы ландшафтными
дизайнерами, и понятых бы с собой прихватили. Оператор с камерой уже есть, вот
тебе и полновесный следственный эксперимент. Да от таких улик не то что бывший
премьер – даже сам Пал-Палыч не отвертелся бы.
— Мысля, конечно, хорошая. Я и сам так думал. И еще думал квартирный вопрос
с собой прихватить, чтобы, значит, сразу и изнутри дачу заснять, и мебель вынести,
причем без ордера на обыск.
— И что же ты, едрена, так и не сделал? Что же мы тогда тут по болотам ползаем,
если ты все так хорошо придумал?
— Видишь ли, Ильич, тут как раз показывали еще одну передачу, «Диалоги о рыбалке».
И Ваня Затевахин подробно объяснял, как рыба уходит, даже если она уже на крючке.
Понимаешь ли, чем крупнее рыба, тем чаще она срывается в самый последний момент.
Ваня сказал, что крупную рыбу надо не только на крючок зацепить, но и сачок
под нее снизу подвести. А я Ване насчет рыбалки верю. Так что ты, давай, не
сачкуй, греби на северо-восток, ориентир – одиноко стоящая сосна.
— Блин, а лопаты мы на кой с собой тащим? Червяков, что ли, копать собрался
такими-то огромными лопатами?
— Что значит, на кой? А разве не ты, Ильич, хотел на бывшего премьера чего-нибудь
накопать? А хочешь много накопать – бери лопату побольше. Не то придется долго
копать, а у нас времени в обрез. Тут уже выборы по Университетскому округу назначили.
Так что надо спешить. А ты едва ползешь.
— Я, между прочим, тебе, Евсеич, в отцы гожусь, и форма у меня уже не та, что
в молодости.
— Вижу, что не та. Вон бока какие отрастил, в экран не влезаешь. А у меня,
имей в виду, домашний кинотеатр. А если у кого обычный телевизор, то им, наверно,
от тебя только пупок и видно.
— Ты мне тут, давай, не груби. Не зарывайся. Сам-то еще в юниорах, а тоже за
центнер перевалил. А будешь старшим грубить, так я вообще больше никуда не поползу.
Сам будешь червей на бывшего премьера копать.
— Ну, извини, Ильич, я же не хотел тебя обидеть. Я по-дружески. На самом деле
ты на телеэкране просто красавец, и говоришь так убедительно, мол, не воруйте
– и не будет политики. По мне, так эта твоя фразочка вообще тянет на национальную
идею. Вот ты и подумай, еще пару часов поползаешь в грязи, зато потом — в белой
рубашке, на телеэкране. И ни один журналист тебе вопроса задать не посмеет,
хотя и пресс-конференция. Потому что как только кто тебя о чем спросит, так
ты сразу в ответ: «Ша! Вопросы здесь задаю я!» Ну, разве оно того не стоит?
Даже в темноте было заметно, что тень Ильича задумалась.
— В белой рубашке, говоришь? — Тот Ильича резко изменился. Все-таки не зря
Евсеич считался мастером убеждения словом. — Ну, так что тогда разлегся? Давай
ползи на одиноко стоящую сосну, да, гляди, лопату свою не забудь. Потому что
вместе мы гораздо больше червей на бывшего премьера накопаем.