Дмитрий Орешкин, руководитель группы Mercator:
Законодательный орган страны, будучи лишенным возможности представлять интересы каких-то серьезных конкурирующих групп влияния, занимается решением все более и более частных и мелких задач. При этом он все очевиднее действует в интересах довольно узкого клана, или группы, которую можно назвать консервативной путинской элитой. Все больше принимается законодательных актов, которые в общем-то не нужны, но лишний раз подчеркивают лояльность Государственной Думы по отношению к кремлевской администрации, и все-таки с каждым разом все сильнее сужают поле гражданских инициатив.
Если говорить об экстремизме, то у нас уже есть норма закона, которая позволяет политический экстремизм осудить через обычную процедуру судебного иска. Если партия осуждена судом за экстремизм, этого достаточно, чтобы уничтожить ее как агента публичной политики. Партия, обвиненная в пропаганде экстремистских идей, могла быть и раньше снята с выборов.
В свое время вполне хватило наличных законодательных актов, для того чтобы снять с выборов ЛДПР. А недавно хватило законодательных актов, чтобы снять с выборов «Родину».
Теперь появляется дополнительный закон, на мой взгляд, излишний; а все излишнее создает поле для злоупотреблений. Отныне любое недоказанное обвинение государственного лица более или менее высокого уровня уже называется экстремизмом. Так, обвинения Берлускони в том, что он нечист на руку, которыми была полна вся итальянская пресса, у нас в стране трактовались бы как экстремизм. Более того, та партия, которая высказывала бы такие обвинения, автоматически должна быть снята с выборов в соответствии с новыми поправками.
Раньше у нас были хорошие избирательные законы, более демократичные, более действенные, чем даже европейские, поскольку на Западе эта сфера деятельности достаточно консервативна. Но у нас была очень слабая правоприменительная практика, то есть законы не соблюдались, нередко игнорировались. К избирательному законодательству часто относились с открытым презрением: не допускали наблюдателей к процедуре подсчета голосов и так далее.
Правильно было бы идти по пути совершенствования избирательной практики: расширять число общественных наблюдателей, добиваться публикации всех протоколов (чего, собственно, добился Вешняков: все 95 тысяч избирательных участков, которые есть в нашей стране, теперь публикуют протоколы федеральных выборов, по каждому из них можно посмотреть результаты, там очень много интересного, есть и смешное, и трагичное, там такие цифры, что плакать хочется, но это уже другой разговор). Итак, можно было совершенствовать правоприменительную практику, повышать независимость судов, повышать культуру наблюдателей и членов избирательных комиссий.
Вместо этого власть (и Государственная Дума в первую очередь) занялась ухудшением самого избирательного законодательства. Ухудшением – потому что оно становится все более и более несвободным. Нас последовательно лишили целого ряда избирательных прав.
Сначала лишили права избирать губернатора, что, с моей точки зрения, противоречит норме Конституции, которая не допускает принятия законов, умаляющих права граждан. Правда, Конституционный суд решил, что мои права не умаляются тем, что раньше я как житель Москвы мог избирать мэра, а теперь не могу. Но мне довольно трудно согласиться, что это не есть умаление моих прав.
Повышен избирательный порог до 7 процентов. Теперь в Госдуму могут пройти три партии, набравшие больше 7 процентов, и еще две партии, которые набрали по 6 процентов, что очень много в нашей стране (это несколько миллионов человек), в Думу не проходят. Таким образом снижается представительность парламента.
Партиям запрещено вступать в блоки. Теперь СПС и «Яблоко» не имеют права объединиться в предвыборный блок и должны идти на выборы поодиночке. Договорившись, вместе они могли бы получить 10 процентов. А так каждая из них наберет 4,6 процентов, и в результате обе не пройдут в Государственную Думу.
Сейчас отменяют графу «против всех», то есть мешают людям высказать свое отношение к кандидатам. Очевидно, что это приведет к снижению явки.
На законодательном уровне идет сужение поля избирательных свобод граждан. При этом не улучшается правоприменительная практика. Суды по-прежнему очень зависят от регионального начальства и принимают такие решения, какие удобны этому региональному начальству. То есть опротестовывать результаты выборов в суде – задача достаточно бесперспективная. Хотя в некоторых случаях ее удается решить, но это скорее исключения, чем правило.
Теперь создается специальный механизм, который позволяет почти любую критику действующей власти назвать экстремизмом.
Лимонов автоматически становится экстремистом. Соответственно, автоматически его партия не может быть допущена до выборов. Партия Касьянова, которую тоже никогда не зарегистрируют по условиям правоприменительной практики, также может быть обвинена в экстремизме, потому что ее активисты довольно жестко высказываются по поводу коррупционности нынешней власти.
Мне кажется, что это проявление той самой тенденции забегов впереди паровоза. Еще, собственно, и социальный заказ из верхов не поступил на ужесточение избирательного законодательства, а персонажи из Государственной Думы уже читают в глазах начальства этот заказ и спешат его реализовать.
Избиратели видят, что делается с законом. Это их раздражает. Они все меньше и меньше уважают избирательную систему. Они видят, что она организована таким образом, чтобы начальникам было легче ей манипулировать. Соответственно, растет презрение и ко всему политическому классу, потому что он играет в эти избирательные игры. Косвенно это отражается и на престиже Государственной Думы, и на престиже депутатов, и – рано или поздно – отразится на престиже высших лиц государственной иерархии.
Депутаты решают тактическую задачу, облегчают себе жизнь сейчас и создают стратегические задачи – через 2-3 года, а может быть, уже к 2008 году все больше людей будет испытывать антипатию к тем, кто таким образом выстраивает политический процесс в нашей стране.
С моей точки зрения, принятие последних поправок в закон о противодействии экстремистской деятельности и в избирательное законодательство в целях все той же борьбы с экстремизмом - это не просто неконструктивно, но контрпродуктивно, неправильно с любой точки зрения (за исключением частного корпоративного интереса чиновников, которые уже сидят в креслах и ни за что не хотят их терять).
Принятые поправки будут использоваться скорее как потенциальная «страшилка», а не как реальная норма. У власти и без них есть достаточное количество механизмов, чтобы снять с выборов или не допустить регистрации неприятного ей политика. А теперь появляется еще один механизм, который может выглядеть просто смешно.
Обвинять Лимонова в экстремизме, когда в стране взрываются автомобили, довольно трудно. Да, национал-большевики кидаются яйцами или майонезом. Да, они ведут политическую борьбу не не совсем достойными методами. Но они же не бомбы швыряют, в конце концов. Так что вряд ли это можно назвать экстремизмом. Точно так же нам следовало бы обвинить в экстремизме «Гринпис». Тем не менее, по закону Лимонов – экстремист. Хотя у власти было достаточно средств и без этого закона, чтобы не допустить НБП к регистрации. Зачем еще одно средство – я не совсем понимаю.