Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии:

Стиль правления Владимира Путина за год, прошедший с инаугурации, в известной степени изменился.

Путин изначально пришел в политику с имиджем «человека с твердой рукой», способного принимать сильные решения, но с риторикой эффективности, конкурентоспособности, то есть, с риторикой нейтральной в ценностно-идеологическом отношении, как подчеркнуто деидеологизированный политик.

Сейчас он выступает скорей как политик консервативного направления, который делает акцент на необходимости общих базовых ценностей, который во многом разочарован в идее союзничества с Западом – с западными странами, с западными элитами, – реализации которой он посвятил немалое количество усилий.

Другое изменение состоит в том, что на рубеже 2011-2012 годов Путин мог наглядно убедиться, что возникли достаточно массовые общественные группы, социальные слои, которые не приемлют сложившуюся систему власти и лично его как олицетворение этой системы. Собственно, это было социологически заметно и раньше – по росту антирейтинга и самого Путина и «Единой России», которую он в тот момент возглавлял. И с этим фактом в какой-то момент уже стало нельзя не считаться. Реакция на него состояла в том, что Путин развернулся лицом к своей группе поддержки и стал править скорее с опорой на своих избирателей, на некие опорные социальные группы, чем от имени подразумеваемого всенародного аморфного консенсуса, что было характерно для середины нулевых годов. И это характеризует большую идеологическую определенность его месседжа.

Стиль, пожалуй, изменился еще и в том отношении, что благодаря тому, что его возвращение в Кремль происходило на фоне заметных массовых протестов. Он не мог почивать на лаврах, не мог вернуться в Кремль исключительно под знаком своих прошлых достижений, хотя они, естественно, подразумевались. Он вынужден был в чем-то убеждать общество, расставлять какие-то приоритеты, формировать повестку дня на будущее и признавать, в конце концов, застарелые проблемы, которые накопились в том числе и за время его правления.

Еще одно важное изменение связано с тем, что хотя Путин и не отказался от своего кадрового консерватизма, он все-таки приоткрыл «ящик Пандоры» - я имею начало антикоррупционной кампании и попытки дисциплинировать правящий слой (закон о зарубежных активах и т.п.). Дело не в эффективности или неэффективности этих мер, а в том, что они знаменуют некоторое изменение политического стиля. Если до сих пор Путин выступал как медиатор, арбитр внутриэлитных конфликтов, как некое олицетворение консенсуса правящего слоя, в целом представляющий его интересы, то сейчас он, не отказавшись полностью от этой роли, хочет еще и в какой-то степени ввести этот слой в какие-то берега. Идя на это, Путин в определенной степени рискует – изменить систему, даже начав такие мероприятия по профилактике коррупции, по ужесточению правил игры для правящего слоя, гораздо сложнее, чем победить (точнее, существенно ослабить, выиграв очередной раунд) оппозицию. Изменить систему, выросшую главным образом за годы путинского правления, развернуть ее в сторону и большей эффективности, и большей лояльности стране, и большей прозрачности даже не для общества, а для политического руководства страны, будет гораздо сложнее.

Интересно, что Путин обманул ожидания, разочаровал как радикальных оппозиционеров, так и лоялистов, тех, кто наиболее удобно и комфортно вписан в сложившуюся систему, поскольку его повестка за минувший год не была повесткой статус-кво, а была повесткой каких-то, пусть очень осторожных, паллиативных, но изменений, которые выходят за рамки привычного. Условно говоря, и отставка Сердюкова, и закон о зарубежных активах совершенно выбиваются из прежней логики и философии путинского правления.  Это нервирует политический класс, истеблишмент, деловые круги и вызывает цепную реакцию взаимных разоблачений и вообще меняет политическую атмосферу. Это шаги за рамки прежних правил и попытка установить новые правила. Этого никто не ждал и даже по сей день никто не ждет от главы государства, потому что одни считают, что при нем никаких изменений, тем более серьезных, не может быть в принципе, а другие считают, что этого и не нужно, что систему лучше не трогать – от добра добра не ищут. Поэтому можно сказать, что над президентом в определенной степени сгустилась ситуация политического одиночества.

Еще один интересный итог года состоит в том, что внутриэлитные конфликты, конфликты внутри системы власти оттеснили конфликты между системой власти и радикальной оппозицией. Сегодня взаимные нападки между разными флангами нынешней властной системы гораздо более остры, гораздо более чреваты противоречиями, даже более интересны медийно, чем противостояние власти и протестной среды. Это, с одной стороны, хорошо для Путина, поскольку удалось перехватить инициативу у несогласных, с другой стороны, главные риски дестабилизации связаны именно с внутриэлитными противоречиями, а не с протестной средой как таковой.

Вернувшись в Кремль год назад, Путин стал выстраивать систему сдержек и противовесов, когда разные фланги в элите друг друга уравновешивают, находясь в состоянии позиционного, а подчас и острого конфликта, он вернулся в позицию надпартийного лидера, каким был до того момента, когда возглавил «Единую Россию». Он четко обозначил свое положение – над партиями, над противоборствующими группами, чтобы модерировать их противоречия, их конфликты. Эта модель достаточно эффективна в смысле сохранения контроля над системой, но недостаточно эффективна в смысле обеспечения механизмов развития страны. Условно говоря, чтобы стимулировать новый виток развития, нужно самому глубоко погружаться в проектное управление, выстраивать единую команду, брать ответственность на нее, но это, естественно, несет в себе повышенные риски. Поэтому с точки зрения контроля такая позиция достаточно эффективна, с точки зрения развития – не очень. И подтверждение этому мы находим в экономической ситуации в стране.

Вряд ли мы увидим значительное изменение этого подхода. Путин – явно приверженец системы маленьких шажков, достаточно точечных действий. Кстати, обеспечить перенастройку системы могут не только фронтальные перемены, но и такие меры. Вспомним, как Путин модифицировал олигархическую систему в начале нулевых годов. Он ее не отменил, а трансформировал, придав ей большую устойчивость, большую жизнеспособность, ограничив прямое вмешательство олигархов в политику.  В плане своих деловых интересов они усиливались, процветали, а вот в плане вмешательства в политику, прямого контроля над государством через скупку каких-то элементов государственной системы были ограничены. И достигнуто это было точечными мерами – знаковыми делами против Гусинского, Ходорковского, Березовского.

Подобную перенастройку правил игры можно провести и по отношению к бюрократии, государственному топ-менеджменту. И намек на то, что именно так глава государства и видит решение этой проблемы, содержится в ряде его предвыборных статей, где он ставит проблему олигархизации власти в начале 90-х – начале нулевых в один ряд с нынешней проблемой коррупции в высших эшелонах власти. Он говорит, что ту проблему мы решили, решим и эту. И в этом случае он будет действовать так же – не пытаясь перевернуть всю политическую систему, перевернуть правящий слой, а скорректировать правила игры, ориентируясь на тех людей, которые уже сейчас находятся на контрольных позициях.

Успеет ли Путин провести эту перенастройку в течение третьего срока? При желании этого времени будет вполне достаточно. Но пока все говорит о том, что он не видит смысла уходить по окончании текущего срока. И, учитывая его стиль принятия решений, очевидно, что вопрос об участии в следующих президентских выборах он будет решать, сообразуясь с текущими обстоятельствами. Пока такого решения нет, оно будет оформляться только после того, как будет понятен сценарий следующих парламентских выборов, понятна расстановка сил, политическая и экономическая ситуация.