Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии:

На мой взгляд, «Манежное дело» - это политический заказ. Заказ прозвучал вскоре после событий на Манежной площади, когда первые лица государства заявили о необходимости наказать тех, кто это организовал. На первом этапе наказали юридических лиц: виновными были назначены ДПНИ и «Славянский союз», хотя у них не было достаточного влияния на протестную улицу  для того, чтобы организовать подобное событие. Впоследствии их ликвидировали. Следующий этап – это уголовное дело в отношении пятерых молодых людей, которых организаторами массовых беспорядков даже прокуратура ну никак не может назвать. То, в чем их обвиняли – призывы к массовым беспорядкам, в данном случае звучит довольно абсурдно. Если по версии следствия массовыми беспорядками было то, что происходило на Манежной площади, то зачем призывать к тому, что и так происходило? Их также обвиняли в нападении на сотрудников полиции, и, как я понимаю, именно этот пункт обвинения потянул на довольно тяжелый вердикт – лишение свободы, да к тому же для некоторых - в колонии строгого режима.

Но здесь достаточно много спорных моментов. Например, какова была степень применения силы со стороны этих конкретных людей в отношении полиции? Как вообще оценивать подобные действия со стороны отдельных лиц в ситуации, когда столкновения демонстрантов с полицией являются массовыми? В общем, все это выглядит как решение, в котором очень высокая степень усмотрения лиц, принимающих решения, и, следовательно, высокая степень произвола.

Самый спорный момент, связанный с Манежкой, который действительно дал бы основания рассматривать эту акцию как какую-то форму массовых беспорядков, а не просто гражданского протеста, это факты нападения на прохожих на самой Манежке или в метро. Но, что характерно, именно фигуранты «Манежного дела» к этим эпизодам не причастны. Прокуратура опять же отказалась или не нашла возможности обвинить их в хулиганстве, то есть в совершении действий, которые действительно имеют уголовный подтекст – в нападении, избиении и т. д. Если бы речь шла о том, что к ответственности привлечены люди, которые нападали на прохожих, то никаких вопросов к следствию и суду не возникло бы. То есть судебный процесс рассматривался бы как попытка показать симметричное воздаяние за нападения на ни в чем не повинных людей.

Однако тут получилось симметрия другая. С одной стороны, это наказание Аслану Черкесову и его группе за убийство Свиридова, а с другой стороны - наказание тех, кто протестовал против безнаказанности убийц. По сути, политический протест и грубая уголовщина с тяжелыми последствиями оказываются поставлены на одну доску. На мой взгляд, уравнивать политический процесс и криминальную уголовщину несправедливо и, наверное, опасно в том смысле, что эта грань начинает стираться из жизни. Если людей за политический протест судят так же, как можно судить за убийство, то сам политический протест может приобретать все более и более радикальные формы. Ведь все равно государство меряет одной меркой демонстрацию или высказывание, пусть даже содержащее жесткие требования и призывы, и прямое насильственное действие.