Ну, значит, прилетели американцы на орбитальную станцию, припарковались и все впятером лезут с корабля в самый что ни на есть главный блок. А на станции в ту пору дежурили американец и русский. Американец-то был крутой летчик и по совместительству профессор электроники, а наш так, по механической части.

Американец поначалу было занервничал, как узнал, что эти пятеро тут поживут покамест – то ли месяц, а то ли навсегда пропишутся. Он даже в Хьюстон звонил, мол, санузел у нас на такую ораву не рассчитан. А русскому что – он до сих пор в тещиной хрущевке кантуется с женой, тремя детьми, зятем и внуками. Да это еще ничего, потому как десять лет еще не прошло, как он в общаге обитался. Там санузел тоже не на семерых спроектирован, а бегали в него три этажа.

Короче, наш американца-то успокоил малость, мол, не китайцы же прилетели, так что полдеревни за собой не потянут. И поплыл к шлюзу, гостей встречать. «Сельвупле, — говорит, — гости дорогие, сельвупле». И протягивает ихней командирше, что там у них заместо хлеба-соли.

А командирша как увидала, что мужик он без закидонов, сразу стала нашего-то тормошить, мол, ты по железякам спец, так уж взгляни, что у нас не так. А то, сам понимаешь, приличного космосервиса в Техасе днем с огнем не сыщешь. Молодежь совсем от рук отбилась, только рэп да комп на уме, а руками никто работать не хочет. Ну, наш пообещал, мол, не гони волну, хозяйка, щас все будет.

А она: «У нас на взлете заедает правый поворот». А он: «Поглядим». Она: «А при отстыковке топливного бака звук такой: тук-тук-тук». Он: «Послушаем». А она ему: «А еще, вы знаете, у нас при посадке перегревается правое крыло». А он ей: «Пощупаем». А она: «Да. А позавчера весь день на верхней палубе пахло ракетным топливом». А он: «Понюхаем».

В общем, успокоил дамочку и полез под днище, посмотреть, что к чему. Ну, подвернул кой-чего, кой-где подмазал, гайки кой-какие подтянул. Поколупал пальцем место, куда птица врезалась. «Да, хозяйка, — говорит, — влетела ты знатно, тут придется рихтовать, давай уж завтра с утреца, а то все со всем часа на два работы выйдет, а то и на три».

И вот, значит, как решили они на завтра рихтовку-то отложить, так и стал наш гостеприимство проявлять. Разложился, как положено, но с поправкой на невесомость, то есть, лучок зеленый и колбаску привязал веревочками, чтобы не улетели. А горючего сразу побольше поставил, чтобы, значит, потом, не бегать, потому что в космосе и бежать-то некуда, но инстинкт не пропьешь, и потому, как горючее заканчивается, так что-то неудержимо тянет открыть люк, и выйти за порог, и сбегать, а по дороге перекурить.

Ну, а чтобы гости, значит, не скучали, наш-то разговор завязал. «А чтой-то вы, — спрашивает, — вообще взялись на такой колымаге летать?»

«Да, понимаешь ли, — говорит командирша, — надо было лететь, а то бы никто не поверил, что наша колымага вообще летать может».

«Знамо дело, — кивает наш. — У меня вот тоже был похожий случай. Я на слабо лампочку электрическую в рот засунул, а обратно вынуть не могу. Ну прям как вот вы щас».

Ну, тут они штой-то завелись. Кажись, наш маленько с английским напутал. Не очень у него с английским-то было. «При чем тут лампочка?» — спрашивают. И пялятся на нашего в дюжину зенок, как будто он на хвоста им сел, а не самолично проставился за знакомство-то.

Но наш-то добрый был, да и одному на шестерых как-то все же не обязательно. Ну, и проявил он дипломатию. «Лампочка тут, — говорит, — и вовсе не причем. Я, — говорит, — ведь только что сказать-то хотел? Что я вам крыло зарихтую, а остальное мне до лампочки».

Это он сказал, понятное дело, по-русски, потому что как переведешь на английский, что нам до лампочки? Но гости малость поостыли, очень уж им надо было крыло-то отрихтовать. А командирша, которая по ходу дела над собой работала, сама себе приметила никогда не спорить с парнем, который по железякам, потому что помолчать – оно так и так дешевле выйдет, чем самой потом рихтовать.